Top.Mail.Ru
Наш адрес:
Россия, 125047, Москва, ул. Фадеева, 4
Телефон:
+7 (495) 605-65-15
Новости

Председатель земного шара от секции музыки

23.04.2023

К 132-летию со дня рождения Сергея Прокофьева

23 апреля исполняется 132 года со дня рождения Сергея Прокофьева – выдающегося композитора, пианиста и дирижёра. «Что это за шум раздался в соседней комнате? Это мне стукнуло тридцать три года», – писал Прокофьев 23 апреля 1924 года. Его называли «председателем земного шара от секции музыки», «фортепианным футуристом», «ребёнком богов» и «врагом всего серого». Яркий внешний облик сразу же выделял Прокофьева среди прохожих, а необычная музыка выделяла его имя на афишах.

Свои сочинения Прокофьев предпочитал исполнять сам, поражая современников жёстким ударом по клавишам и бурной динамикой. «Пианист-титан», «русский хаос в музыке», «вулканическое извержение за клавиатурой», «карнавал какофонии», – кричали на разные лады заголовки газет, освещавших концерты музыканта. «Когда дочка динозавра оканчивала консерваторию той эпохи, в её репертуаре был Прокофьев», – писали в прессе. «Стальные пальцы, стальные запястья, стальные бицепсы, стальные трицепсы... Это звуковой стальной трест», – утверждал один из американских критиков. Лифтёр в американском отеле даже решился потрогать мускулы знаменитого пианиста, чтобы убедиться в том, что они у него, действительно, «стальные».

Профессиональный пианист и дирижёр, Прокофьев и во взрослом возрасте не переставал волноваться во время выступлений. От волнения он мог остановиться во время игры, играть только одной рукой или импровизировать музыку вместо написанной. На ответственном экзамене в 1914 году у него лопнула струна на рояле, а во время консерваторского спектакля «Свадьба Фигаро» Прокофьев ненароком сломал свою дирижёрскую палочку. Во время важных советских гастролей в 1927 году Прокофьев внезапно замечтался и остановился во время исполнения своей Третьей фортепианной сонаты. А премьера Второго фортепианного концерта в 1913 году прошла совсем не по сценарию: «Начало Концерта я сыграл совсем спокойно, но к середине каденции начал волноваться и Colossalo наврал. То есть, собственно говоря, оно и звучало, но все пассажи я сымпровизировал, а не сыграл, как у меня написано. <…> В трио разволновался и сбился, однако, поиграв вместо пассажей хроматические гаммки, я скоро вернулся в колею. Ошибка прошла незамеченной. В интермеццо я ужасно боялся перемодулировать не туда, куда следует, и действительно, такой грех случился. Чрезвычайно неприятно, когда я услышал, что оркестр играет не в том тоне, в который я попал», – вспоминал композитор.

Творческая порывистость сочеталась в нём с упрямым педантизмом. Человек, опоздавший на встречу с Прокофьевым, рисковал не быть принятым вообще. По воспоминаниям секретаря композитора Георгия Горчакова, даже пятиминутное опоздание было чревато отменой встречи. Пришедший же на пять минут раньше посетитель должен был ожидать точно назначенного времени, так как эти драгоценные пять минут использовались Прокофьевым для работы. В путешествиях композитор планировал все остановки, исходя из средней скорости автомобиля. Несоблюдение установленного расписания могло стать причиной скандала. Однажды он предпринял путешествие по Волге вместе со своим другом, поэтом Борисом Вериным. Однако из Астрахани Прокофьев уехал один: поэт не смог встать в 8:30 утра.

Музыка создавалась им с такой же точностью. 1 октября 1919 года был срок сдачи партитуры оперы «Любовь к трём апельсинам». В дневник Прокофьев записал: «Сегодня срок контракту на “Три апельсина”, и последнюю страницу партитуры я дописал ровно в два часа дня. “Страшно шикарно”, – сказал бы Макс Шмидтгоф. Действительно, рассчитано было метко».

Спортивность, соревнование, азарт были частью творческого облика Прокофьева. Он говорил: «...Я ненавижу киснуть. Чем я бодрей, тем я счастливей. Идеал бодрости, по-моему, – муха в солнечный день», – говорил Прокофьев. Из разных видов спорта композитор выбрал катание на коньках, крокет и лаун-теннис, пробовал разные виды гимнастики. Пешеход, случайно проходивший мимо окон петербургской квартиры Прокофьева, мог видеть в окне мелькавшие голые ноги. «Это я, лёжа поперёк кровати, делал кругообразные вращения ногами по Миллеру», – смеялся Прокофьев. Будучи студентом консерватории, он посещал гимнастическое общество «Сокол» и привёл с собой нескольких пианистов своего класса. Результатом этих посещений стали не только спортивные достижения, но и официальный марш общества – «очень глупый и вороватый, но страшно бойкий и с приятной, понятной мелодией». Спортсмены маршировали под музыку Прокофьева, отбивая ладонями каждую четверть. А после занятий «соколы» и «соколки» собирались вокруг фортепиано и пели марш под аккомпанемент автора.

Характер Прокофьева проявлялся и в его главном увлечении – игре в шахматы. Прокофьева отличал атакующий, напористый стиль игры. Книжным вариантам он предпочитал риск и нестандартные, творческие, почти «композиторские» решения. Этим объясняются его поразительные шахматные достижения: в 1909 году в сеансе одновременной игры он сыграл вничью с Эмануилом Ласкером, а в 1914  – обыграл Хосе Рауля Капабланку, поставив ему оригинальную «ловушку с матом в три хода».

Состязательность отличала и его музыкальное творчество. Симпатии к какому-либо музыкальному произведению вызывали у Прокофьева желание сделать ещё лучше. Девятилетний мальчик Серёжа Прокофьев после посещения Большого театра подошёл к матери с рукописью и сказал: «Мама, ты сказала, что я оперу не напишу, а я вот написал!» Хваля оперу Модеста Мусоргского «Борис Годунов», взрослый Прокофьев заметил: «Я ужасно хочу писать оперу. У меня будет хорошая, настоящая опера!» При исполнении Большой сонаты Петра Чайковского Прокофьев внёс в неё свои изменения: «...Я сделал ряд купюр, которые сделали её форму более стройной. Предпоследнюю страницу финала я аранжировал по-своему, и она звучала блестяще».

Юмор Прокофьева был колким и не всегда безобидным. Студентке консерватории Ариадне Никольской он отправил пустую открытку, на обратной стороне которой написал: «Чтобы прочесть написанное на обратной стороне, надо его слегка намочить следующим составом: двухромокислого калия 10 гр., лимонной кислоты 5 капель, чистого спирту 100 грамм». «Пусть себе повозится», – смеялся Прокофьев. Ей же он отправил по почте анонимную карикатуру с обидными насмешками. Автор карикатуры был раскрыт десять лет спустя, когда Прокофьев и Ариадна случайно встретились за границей. Прокофьева вычислили по характерной букве «ж». Их общий знакомый попросил композитора сесть за стол и написать: «Жук жужжит». Ничего не подозревающий Прокофьев вывел фразу своим лучшим почерком – и был пойман с поличным.

Ситуации из жизни Прокофьева порой и сами напоминали анекдот. Когда в Чикаго ставилась опера «Любовь к трём апельсинам», Прокофьев много спорил с режиссёром Жаком Коини. По замыслу Прокофьева, принц на сцене должен был плевать в плевательницу. Режиссёр решил, что это шокирует американскую публику, и предложил поменять плевание на чихание. По этому поводу у композитора и режиссёра состоялся 20-минутный спор. Коини убеждал Прокофьева, что «чихание совсем не хуже плевания, зато гораздо приличнее». В этот раз Прокофьев уступил и согласился на чихание, но проблема чихания-плевания вставала перед ним каждый раз, когда ставилась опера. При постановке в Берлине в 1926 году сцену плевания решено было вырезать. Сегодня справедливость восторжествовала, и на современной сцене плевок принца ставится в полную силу.

Дружбы Прокофьева напоминали пунктирную линию. Дружеское участие сменялось резкой неприязнью, перемирие – новым конфликтом, вечная вражда – дружбой навек. О себе Прокофьев говорил: «Я страшно обидчив; тогда моя любовь превращается в острую ненависть». Композитор Владимир Дукельский был его близким другом, но временами бывал «разжалован» в простого знакомого. В 1931 году на что-то обиженный Прокофьев писал: «Многоуважаемый Владимир Александрович, из Вашего письма заключаю, что наш развод состоялся и что мы вступаем в полосу отношений двух композиторов, имеющих лишь отдаленное понятие друг о друге, напр. Сибелиус и Метнер, или Глазунов и Согэ». Однако уже скоро Прокофьев слал Дукельскому новые письма, начиная их обращением «дорогой Дима». «Слава Богу, не “многоуважаемый”!» – думал Дукельский и вздыхал с облегчением.

Сложными были и его отношения с Игорем Стравинским и Сергеем Рахманиновым. Между Прокофьевым и Стравинским произошла серьёзная размолвка – «громоносная схватка с ужасными криками». Стравинский стал нападать на Прокофьева за его интерес к оперному искусству. Прокофьев воскликнул: «Да как же вы можете мне указывать путь во времени, когда я на девять лет моложе вас и, следовательно, на девять лет впереди вас!» Стравинский поднял шум и «орёж», «стал страшно кричать, подпрыгивая как воробей». Впрочем, это не помешало двум композиторам выйти из ресторана в обнимку. Когда же Прокофьев обедал с Рахманиновым, последний снисходительным тоном спросил его: «Ну как же ваши дела?» Прокофьева обидела покровительственность «человека, у которого дела идут отлично», и он ответил: «Да благодарю вас, две недели сидел и писал, и один акт готов». «Не очень ли уж скоро пишете, Сергей Сергеевич?» – удивился Рахманинов. Прокофьев знал, как задеть Рахманинова: после отъезда из России Рахманинов почти не мог сочинять музыку и сосредоточился на исполнительской карьере. Прокофьев, напротив, за границей был необычайно продуктивен.

Творческий, педантичный, упрямый, обидчивый, деятельный, оригинальный – он был всегда разным. «Непостижимый? Это и есть Прокофьев», – писал американский журнал “Musical America” в 1918 году.