Музей музыки в годы Великой отечественной войны

Военные годы стали одним из поворотных этапов в истории Музея — именно в этот период он получает новое наименование, новый статус, начинает развивать многие доселе не практиковавшиеся формы работы.

К началу 1941 года Музей — одно из подразделений Московской Государственной консерватории имени П.И. Чайковского, Музей имени Н.Г. Рубинштейна, открывшийся в 1912 году. В марте 41-го он меняет свое название и становится Центральным музеем музыкальной культуры имени Н.Г. Рубинштейна, по-прежнему оставаясь в структуре МГК. Однако это переименование свидетельствует о расширении задач, стоящих перед Музеем, — от музея учебного заведения к универсальному музыкальному музею, единственному в стране.

В предвоенные месяцы сотрудники Музея были заняты подготовкой сборника статей и выставки к юбилею консерватории, 75-летие которой планировали отметить во второй половине 1941 года. Приближалось открытие выставки музыкальных инструментов в фойе Большого зала консерватории, к которой спроектировали витрины, распланировали экспозиционное пространство. Шла большая работа по подготовке выставки «Советская музыкальная культура» к 25-летию Октябрьской революции.

Тогда же, в начале 1941 года, произошло важное событие, благодаря которому фонды Музея выросли более чем в два раза. Решением директора консерватории А.Б. Гольденвейзера архивный фонд библиотеки Московской консерватории передавался в Музей. Архив начали передавать в апреле. Фонд разделили на три части: обработанные с описями, обработанные и не описанные, необработанные и неописанные материалы. Комиссия тщательно проверяла архивы, однако работу, рассчитанную на несколько месяцев, пришлось прервать после начала войны. 19 июля 1941 года, в преддверии консервации фондов, в спешном порядке был подписан акт о передаче из библиотеки 45-ти архивов, в числе которых — архивы Музсектора, музыкантов Алябьева, Одоевского, Калинникова, Альбрехта и другие.

Война поломала размеренное течение жизни. Директор Музея Екатерина Николаевна Алексеева вспоминала: «Вдруг 22 июня 1941 года в 8 часов утра по радио объявили о войне с Германией. Все онемели, никто не мог дать себе отчета. Весь коллектив ждал распоряжений Комитета по делам искусств» (Из блокнота директора: 40-е годы // «Музейный листок». 2000. №11. С. 7). Они поступили от Главного управления учебных заведений только 10 июля 1941 года. Сообщалось, что штат Музея сокращается, и до 25 июля должны быть уволены все сотрудники, кроме директора Е.Н. Алексеевой, на которую и возлагалась ответственность за хранение «научного оборудования и имущества» (Распоряжение ГУУЗа от 10 июля 1941 года. РНММ. Ф. 453. № 1678. Л. 1).

Тем временем положение Москвы с каждым днем становилось все тяжелее, началась эвакуация предприятий, музеев. По воспоминаниям Алексеевой, «вся работа по экспозиции была свернута, архивно-рукописный фонд был быстро осмотрен и отложен для эвакуации. Все отобранное уложили в два ящика — особо ценное, конечно (рукописи Чайковского, Танеева, Бетховена), и отправили на Курский вокзал. Там все приняли под расписку и сказали: когда вернутся рукописи обратно, поставим вас в известность. И только по окончании войны мы получили все отправленное в целости и сохранности, в полном порядке» (Из блокнота директора: 40-е годы // «Музейный листок». 2000. № 11. С. 7).

Сотрудники Музея имени Н.Г. Рубинштейна, которые еще дорабатывали положенный по закону двухнедельный срок до увольнения, подготовили для эвакуации ценнейшие рукописи русских и зарубежных композиторов: эскизные тетради Бетховена, партитуру оперы Д.С. Бортнянского «Quinto Fabio», вокальный цикл «Детская» М.П. Мусоргского, партитуры симфонической поэмы «Остров мертвых» С.В. Рахманинова, балетов «Щелкунчик», «Лебединое озеро», симфонической поэмы «Манфред», Шестой симфонии П.И. Чайковского, кантату С. Монюшко «Мадонна» и другие раритеты (Эвакуационные материалы. РНММ. Ф. 453. № 1640. Л. 1–32).

Однако сопровождать музейные ценности было некому. В те же дни шла подготовка к эвакуации фондов Третьяковской галереи и ряда других крупных музеев. Директор ГТГ Александр Иванович Замошкин принял на себя заботу о фондах московских музеев. По акту от 15 июля 1941 года ему передали и два ящика Московской консерватории с материалами Музея имени Н.Г. Рубинштейна. В тот же день их отправили на вокзал, и эшелон из 17-ти вагонов, где находились сотни ящиков из Третьяковской галереи, Музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина, Музея нового западного искусства, Музея восточных культур, Выставки индустрии социализма, Большого театра и Музея имени Н.Г. Рубинштейна, отправился в эвакуацию. Через десять дней, 25 июля, эшелон прибыл в Новосибирск, где ящики с музейными ценностями разместились в здании недостроенного оперного театра. Они пробыли там до конца 1944 года, потом экспонаты вернулись в Москву. Е.Н. Алексеева отозвалась тогда благодарственной телеграммой: «Многоуважаемый Александр Иванович! Государственный центральный музей музыкальной культуры приносит лично Вам и руководимым Вами научным и техническим работникам Государственной Третьяковской галереи сердечную благодарность за помощь и непосредственное участие в эвакуации, проверке на месте и реэвакуации архивно-рукописных материалов нашего Музея. Все материалы получены в исключительной сохранности. Примите еще раз искреннюю благодарность» (РНММ. Ф. 453. № 1223. Л. 3).

А в июле 1941 года в Музее оставалось еще много ценнейших фондов, требовавших охраны и заботы. Среди них — коллекции музыкальных инструментов, грампластинок, мемориальные вещи, скульптура, ряд архивов и рукописей, которые продолжали поступать от граждан и в эту пору. Ответственность за сохранность оставшегося фонда ложилась на плечи одной Е.Н. Алексеевой. Положение усугублялось тем, что музейное имущество было рассредоточено в разных помещениях консерватории. Вероятно, в связи с этим 19 июля Управление учебных заведений приняло решение об изменении первого распоряжения и оставило в штате музея четырех сотрудников (Распоряжение ГУУЗа от 19 июля 1941 года. РНММ. Ф. 453. № 1678. Л. 6).

«С остальным имуществом мы намучились вдоволь. Особенно досталось с коллекцией инструментов: сначала мы сложили все в центре раздевалки, затем спустили вниз, а потом — в специальное помещение (слева от комнаты, которую занимал профессор А.Л. Доливо с семьей) [1]. Там коллекция находилась вплоть до выезда Музея в палаты Троекуровых» [2] (Из блокнота директора: 40-е годы // «Музейный листок». 2000. №11. С. 7).

17 июля в Москве была введена карточная система отпуска продуктов, в ночь с 21 на 22 июля столица впервые подверглась бомбардировке. Но и в трудных условиях прифронтового города, которым постепенно становилась Москва, сотрудники Музея продолжали работу. Приведем отчет за две недели 1941 года — с 20 августа по 5 сентября:

«Собраны и приведены в порядок:

1. а) материалы и труды по истории Моск[овской] консерватории и уложены в ящик № 16, хранящийся в убежище;

б) стенограммы воспоминаний музыкантов и музыкальных деятелей;

в) стенограммы семинаров для научных сотрудников Музея, проводившихся В.В. Яковлевым, Т.Э. Цытович;

г) документы по принятию, упаковке и хранению материалов рукописного отдела. Исполнители: Алексеева, Бортникова, Колчин.

2. Принят, разобран вчерне и уложен архив погибшего композитора Спиваковского (запасник № 1). Исполнители: Бортникова, Гельфанд.

3. Уложены в ящики и составлена опись мелких бытовых вещей разных композиторов и музык[альных] деятелей (фонд Музея). Исполнители: Бортникова, Гельфанд, Колчин.

4. Проветрены, просушены и уложены в ящики №№ 16, 19, 3 рукописи Одоевского и Алябьева, найденные сотрудниками б[иблиоте]ки при разборке подвалов и переданные из б[иблиоте]ки по акту, приложенному к акту от 19/VII 1941 г. Исполнители: Бортникова, Гельфанд.

5. Перенесена скульптура с верхних помещений Музея вниз (в убежище — маска Чайковского, в фотолабораторию — мелкая скульптура), а также все стеклянные покрышки витрин и колпаки (с выставки Чайковского). Исполнители: Бортникова, Гельфанд.

6. Систематическое проветривание рукописных материалов, хранящихся в убежище, пересыпка нафталином, перетрумом и т. д., проверка пломб на ящиках. Исполнит[ели]: Колчин, Бортникова, Гельфанд.

7. Налажена связь с владельцами архивно-рукописных и других материалов:

а) Сафроновым-Глинским

б) Кабалевским

в) Глиэром

г) Емельяновой

д) Богатенко

е) Музеем Революции.

Исп[олнитель] Рудановская» (Копия отчета о работе сотрудников Музея с 20/VIII по 5/IX. РНММ. Ф. 453. № 1678. Л. 3–3об.)

 

По воспоминаниям Е.Н. Алексеевой, помимо музейных забот, на ее долю, как и на долю многих москвичей, пришлась и иная работа: «Днем я дежурила в консерватории, ночью — в доме № 8 по Суворовскому бульвару, а через ночь в метро на станции Арбатская, куда в июле угодила вражеская бомба. Тогда вражеские самолеты рвались к Москве, но были отбиты. Кроме того, я должна была рыть противотанковые канавы около дома № 25 по Суворовскому бульвару» (Из блокнота директора: 40-е годы // «Музейный листок». 2000. №11. С. 7).

.

После разгрома немецких войск под Москвой в декабре 1941 года положение несколько изменилось. В 1942 году работа в Музее стала постепенно налаживаться, в штатном расписании на этот год фигурировало уже 8 человек (РНММ. Ф. 453. № 1694). Совместно с Театральным музеем началась подготовка выставки «Театр и музыка на фронте» в Центральном доме Красной Армии. Е.Н. Алексеева вспоминала: «Приближался праздник 25-летия Советской Армии. Мы с работниками Бахрушинского музея договорились, что вместе будем делать выставки в фойе театра Красной Армии. В это время пришла к нам Евгения Николаевна Рудакова [3], которую мы уговорили взять на себя музыкальную часть выставки, бахрушинцы взяли на себя театральный раздел (Юрий Александрович Прибыльский, Тамара Эдгаровна Полгар, Николай Михайлович Казанский). Они сделали выставку. Но чего она им стоила! Досталось им — падали от истощения, но выставка получилась очень интересной» (Из блокнота директора: 40-е годы // Музейный листок. 2000. № 11. С. 7).

Тогда же к концерту, организованному Всесоюзным обществом культурной связи с заграницей (ВОКС), устроили выставку «С.В. Рахманинов. Жизнь и творчество». В это время только начиналась реабилитация творчества Сергея Васильевича в СССР, снова зазвучали его произведения, и Музей оказался на передовом рубеже в деле возвращения на Родину и возрождения творческого наследия композитора. Одновременно с выставкой в Музее стал формироваться и фонд Рахманинова. Е.Н. Алексеева вспоминала: «В 1942 году по одной заметке, появившейся в “Правде”, мы узнали о том, что С.В. Рахманинов дает концерты в пользу Советского Союза и Красной Армии, что своим высоким патриотическим чувством и настроением он создал замечательную атмосферу среди американских музыкантов и в большом кругу русских музыкантов, находящихся за границей, которые следуют Сергею Васильевичу и вносят посильную лепту в фонд обороны нашей Родины. По разрешению Комитета по делам искусств, через ВОКС наш Музей установил переписку с Сергеем Васильевичем. Наше первое письмо было написано в 1942 году. Сергей Васильевич его получил перед самой смертью. Письмо было ему прочитано, он ему очень обрадовался и просил семью ответить. Ответ мы получили, к сожалению, после смерти Сергея Васильевича. С тех пор у нас установилась большая дружеская переписка с Софьей Александровной [4] и Натальей Александровной [5]» (Стенограмма музыкального собрания 25 июня 1945 года, посвященного фондам Музея. РНММ. Ф. 453. № 1691. Л. 2).

С именем Рахманинова связаны и первые публикации из фондов, подготовленные сотрудниками Музея. В 1945 году журнал «Советская музыка» напечатал письма Сергея Васильевича к М.А. Слонову и А.В. Затаевичу («Советская музыка». 1945. № 4. Подготовка к печати и комментарии Е.Е. Бортниковой).

 

Весной 1944 года в Большом зале консерватории Музей представил юбилейную выставку к 100-летию со дня рождения Римского-Корсакова, тем самым впервые перешагнув в выставочной деятельности рамки композиторской «московской школы». Именно этой выставке в 1944 году посвящалось первое музейное собрание, ставшее началом многолетнего цикла музыкальных «понедельников». На таких «понедельниках» зачитывались доклады, звучала живая музыка или звукозаписи. Собрания приурочивались к юбилейным датам или являлись своего рода творческими отчетами музыкантов; здесь звучали рассказы о заграничных командировках или освещались разные этапы истории музыкальной культуры. Иногда на музейных собраниях проходили семинарские занятия, посвященные исполнительскому мастерству; их проводили профессора. Зачастую воспоминаниями делились очевидцы событий, современники тех лиц, которым посвящались собрания.

Несмотря на трудности военного времени, в Музей продолжали поступать ценные материалы, полученные в результате целенаправленной собирательской деятельности сотрудников. В 1942 году через профессора Н.Г. Райского стало известно о существовании рукописи Дж. Россини, хранящейся в Краеведческом музее города Углич. В декабре сотрудница Музея Евгения Николаевна Рудакова отправилась в командировку за уникальным автографом: «Не долго думая, мы собрали немного соли, которая тогда приравнивалась к золоту, завязали ее в носовой платок и дали этот узелок Е.Н. Рудаковой на всякий случай, чтобы она смогла обменять на другие продукты: хлеб или картофель» (Алексеева Е.Н. Воспоминания. РНММ. Ф. 475. № 448. Л. 3.). Ей удалось добраться до Углича и установить, что в инвентарной книге Краеведческого музея действительно значилась рукопись, однако без упоминания имени композитора Россини. После длительных поисков на дне одного из ящиков в подвале хранилища обнаружилась нотная тетрадь в красном кожаном переплете с изображением лиры, окаймленном тонким золотым орнаментом, — та самая реликвия. Евгения Николаевна вернулась в Москву с бесценной находкой — кантатой Россини «Аврора», посвященной Екатерине Ильиничне Кутузовой, супруге великого русского полководца Михаила Илларионовича Кутузова (подробнее об экспонате см. https://music-museum.ru/edu/publications/kantata-avrora-dzhoakkino-rossini).

Музыканты-современники также вносили свою лепту в формирование музейных фондов. Д.Д. Шостакович, беспокоясь о сохранности своего архива в осажденном Ленинграде, передал в Музей несколько рукописей, в том числе автограф Седьмой симфонии. Свои рукописи передавали композиторы В.Я. Шебалин, Р.М. Глиэр, Д.Б. Кабалевский, А.Н. Александров. Из Музгиза в Музей перешли материалы из архива известного нотоиздателя П.И. Юргенсона — деловая переписка, акты, договоры. Музей приобрел архивы композитора, крупнейшего хорового деятеля, директора Московского Синодального училища церковного пения А.Д. Кастальского, композитора и этнографа А.В. Затаевича, материалы из архива А.Т. Гречанинова, жившего с 1925 года за рубежом, рукописи М.И. Глинки, А.Г. Рубинштейна, Н.Я. Мясковского, обширный архив известного музыкального деятеля и критика В.В. Держановского, купленный у его вдовы, письма С.В. Рахманинова, материалы А.Т. Гречанинова, дирижера и хормейстера И.К. Альтани, портрет Моцарта работы художника Й. Грасси, который был современником великого композитора, встречался с ним и, предположительно, создал прижизненные эскизы к портрету. Коллекцию музыкальных инструментов пополнили старинные виолы д’амур, скрипка, лира да гамба, лютня. Рос и библиотечный фонд: у В.М. Олениной приобрели редкие старинные издания — несколько клавиров опер Моцарта, украшенную гравюрами партитуру музыки О.А. Козловского к трагедии В.А. Озерова «Фингал». Обширную коллекцию клавиров произведений русских и зарубежных композиторов Музей купил у Б.Э. Эккерт.

Тогда же регулярным «поставщиком» новых материалов в музейные фонды становится Всесоюзное общество культурной связи с заграницей (ВОКС). Именно через эту организацию Музей получил программы концертов, фотографии, рецензии, статьи, пластинки, а также бытовые вещи Рахманинова, присланные его семьей. Тем же путем удавалось получать и некоторые зарубежные издания — ноты, музыковедческую литературу.

В годы войны одним из важных направлений деятельности музеев страны стало отражение современной истории, фондообразование по горячим следам. И консерваторский музей начал собирать документы, связанные с музыкальной культурой на фронте, для чего завязал переписку со многими фронтовиками-музыкантами, с концертными бригадами, выезжающими к местам сражений, с войсковыми самодеятельными коллективами. Таким образом было положено начало музыкально-документальному фонду эпохи Великой Отечественной войны. В ходе этой переписки было завязалось знакомство с фронтовиком Борисом Васильевичем Доброхотовым [6], затем последовало приглашение его в 1943 году на работу в Музей. Вскоре он стал одним из ведущих научных сотрудников, зачинателем текстологической работы в стенах Музея.

Пополнялись фонды, проводились выставки, сотрудники Музея выступали с лекциями в госпиталях Москвы и Подмосковья. Удивительная энергия, преданность делу, свойственные Екатерине Николаевне, передавались и ее коллегам. «...В конце войны в Москве было очень трудно. Помню наш горячий энтузиазм, веру в светлое будущее Музея, стремление лично выполнить все работы, нужные Музею. Частенько мы, готовя выставки, оставались ночевать в Большом зале консерватории, где тогда помещался Музей, а перед открытием выставки все мы вместе с Вами сами мыли полы в Музее...» — вспоминал Б.В. Доброхотов (Письмо к Е.Н. Алексеевой от 29 января 1980 года. РНММ. Ф. 475. № 257).

В военный период в жизни Музея произошло знаменательное событие. 22 мая 1943 года Совет Народных Комиссаров СССР принял Постановление за № 571 о должностных окладах работников музеев, в приложении к которому приводился список музеев по категориям. Согласно этому документу Государственный Центральный музей музыкальной культуры имени Н.Г. Рубинштейна был отнесен к музеям союзного значения второй категории Комитета по делам искусств при СНК СССР. Включение Музея в список, где впервые появилось официальное наименование «Государственный», послужило основанием для окончательного отделения от консерватории. Во многих документах и исторических справках последующего времени именно год этого постановления определялся как дата рождения Музея, хотя начало общедоступной жизни его основополагающих коллекций относится к марту 1912 года. Через год, 30 августа 1944 года, было принято «Положение о Государственном центральном музее музыкальной культуры», которым руководствовался Музей следующие 30 лет.

Музей рос, уже официально назывался Государственным центральным, но при этом не имел собственного помещения. В отчете за 1943 год в перечне выставок, устроенных ГЦММК, указаны места их проведения: фойе Большого зала консерватории, Малый зал консерватории, Центральный дом Красной армии; выставка «Жизнь, творчество и музыкально-исполнительская деятельность С.В. Рахманинова» располагалась в приемной директора консерватории (РНММ. Ф. 453. № 1164. Л. 44-46.). Экспозиционный зал, хранилища, кабинеты были рассредоточены по разным этажам консерватории.

Конечно, отсутствие собственного помещения имело много минусов, но были и некоторые плюсы в том, что Музей размещался в консерватории — центре музыкальной жизни Москвы. Выставки посещала многочисленная слушательская аудитория концертов, а своеобразный «актив» из ведущих советских музыкальных деятелей складывался как бы сам собой: преподаватели и учащиеся, исследователи и музыканты включались в работу Музея. Когда пианистка Мария Вениаминовна Юдина в 1943 году ездила с концертами в Ленинград, Музей наделил ее полномочиями собирать всевозможные материалы по истории музыкальной культуры; ей выдали соответствующие удостоверение, справку, доверенность (РНММ. Ф. 453. № 1331. Л. 98, 99, 100). Мария Вениаминовна привезла фотографии, афиши, программы, отражающие музыкальную жизнь блокадного города.

На военные годы приходится начало активной научной деятельности Музея. Спектр исследовательских работ был чрезвычайно широк: консервация и эвакуация музейных коллекций обусловливали тематику, не связанную напрямую с конкретным содержанием фондов и потому выходящую за рамки музейного учреждения. Отчет за 1943 год свидетельствует, что Музей фактически занял пустующую нишу музыкального научно-исследовательского института, объединив под своим крылом многих ученых, в том числе и ленинградских. Так, М.В. Бражников работал над статьей «Об источниках древнерусского многоголосия», А.А. Гозенпуд написал исследование «Музыкальное искусство и фашизм» и приступил к работе над темой «Эстетика Н.А. Римского-Корсакова и его оперная драматургия», А.С. Рабинович осуществил работу «Чем примечательна русская опера до Глинки». И.И. Соллертинскому была заказана тема «Музыкальная культура Ленинграда», но вскоре ученый скончался. В 1944 году в рамках работы музыкально-исторической комиссии Музея было начато исследование «Русская виолончельная культура в России», составление сборника статей о Н.А. Римском-Корсакове. Б.В. Асафьев разрабатывал тему «Музыка моей Родины».

Руководству удалось сплотить вокруг Музея выдающихся музыкантов, оказывавших огромную поддержку во всех начинаниях. При более чем скромном штате сотрудников Музей имел возможность обращаться за консультациями, заказывать необходимые виды работ на договорных основаниях.

Проводимая с начала 1940-х годов исследовательская работа позволила Музею постепенно выходить на новый уровень, благодаря чему повышался его авторитет как научного учреждения. В 1945 году состоялись две научные сессии, посвященные жизни и творчеству А.Н. Серова и С.В. Рахманинова. Каждая из них сопровождалась выставкой.

5 февраля 1945 года открылась выставка «Жизнь, творчество, критическая деятельность и музыкальный театр А.Н. Серова» — в ознаменование 125-летия со дня его рождения. Ее создание потребовало большой подготовительной работы, так как материалы в музейном фонде были представлены скудно. В связи с этим изучались хранилища музеев и библиотек Москвы и Ленинграда. 27 и 28 февраля 1945 года Музей пригласил гостей на свою первую научную сессию. 

Тогда же началась подготовка научной сессии, посвященной С.В. Рахманинову, проведение которой состоялось уже в октябре 1945 года, в первые послевоенные месяцы.

Несмотря на все трудности, военные годы стали поворотными в развитии Музея музыки. Именно тогда были заложены основы, намечены пути, по которым шел в своем развитии Музей на протяжении следующих десятилетий.

---

[1] Долгое время в здании Московской консерватории, помимо учебных, служебных помещений, располагались квартиры профессоров и преподавателей.

[2] С 1964 года Музей располагался в памятнике архитектуры XVII века — палатах бояр Троекуровых, откуда в начале 1980-х переехал в специально выстроенное для него здание на улице Фадеева, где находится и по сей день.

[3] Рудакова Евгения Николаевна (1907–1982) окончила литературный факультет МГПИ и искусствоведческое отделение Московского университета, обучалась игре на скрипке. Работала в Государственной театральной библиотеке, нотнице Музгиза. В 1939 году внештатно привлекалась к обработке рукописного фонда Музея имени Рубинштейна. С 1942 года — в штате Музея. Подготовила издание ряда альбомов, занималась разработкой тематико-экспозиционных планов постоянных экспозиций Музея. Заслуженный работник культуры РСФСР (1972).

[4] Сатина Софья Александровна – двоюродная сестра С.В. Рахманинова и родная сестра его жены. До конца жизни активно содействовала сохранению творческого наследия Сергея Васильевича.

[5] Рахманинова (урожденная Сатина) Наталья Александровна — жена С.В. Рахманинова.

[6] Доброхотов Борис Васильевич (1907 - 1987) — советский виолончелист, исполнитель на виоле да гамба, музыковед. Кандидат искусствоведения (1944 год). Выступал в составе Московского Камерного оркестра и в качестве солиста-гамбиста Московской филармонии, преподавал в Музыкально-педагогическом институте имени Гнесиных. В 1943–1957 годах старший научный сотрудник Музея музыкальной культуры.

 

Фронтовая бригада Людмилы Геоли

Письмо Победы

Письмо с фронта: Евгений Макаров